В.П. Лютов. К вопросу о математической экспертизе

В. П. Лютов,

научный редактор научно-практического журнала

«Энциклопедия судебной экспертизы»

кандидат технических наук

старший научный сотрудник

(г. Москва)

Приведён критический анализ возможности существования судебной математической экспертизы. Определены границы применения математических методов в судебной экспертизе. Показана ошибочность мнения о возможности использования вероятных выводов, основанных на теории вероятностей и математической статистике в судебной экспертизе.

Ключевые слова: судебная экспертиза; финансовая пирамида; вероятный вывод; математическое обеспечение судебных экспертиз.

Л-96

ББК 67.53

УДК 343.983

ГРНТИ 10.85.31

Код ВАК 12.00.12

To the question of mathematical expertise

V. P. Lyutov,

science editor

«Encyclopedia of Forensic examination»

PhD (Engineering)

Senior Researcher

(city Moscow)

The paper presents a critical analysis of the possibility of the existence of judicial mathematical expertise. The limits of application of mathematical methods in forensic examination are defined. The article shows the fallacy of the opinion about the possibility of using the probable conclusions based on the theory of probability and mathematical statistics in forensic examination.

Keywords: forensic examination; financial pyramid; probable conclusion; mathematical support of forensic examinations.

_____________________________________

Беда, коль пироги начнёт печи сапожник,

А сапоги тачать пирожник

Цитата из басни Ивана Андреевича Крылова «Щука и Кот», вынесенная перед текстом, в наше время оказывается неактуальной. Мы живём, постоянно оглядываясь на Запад. Действительно, если за кордоном гинеколог может руководить военным ведомством, то почему бы мне не заняться авиастроением, ядерной энергетикой либо проводить хирургические операции. В наше время ЕГЭизма можно заниматься любой деятельностью, даже если абсолютно не смыслишь в ней. Оценивать результаты моей деятельности будут такие же недоучки-ЕГЭисты. К чему это я?

Порадовала меня статья профессора кафедры психологии и психофизиологии Института психологии и педагогики Елецкого государственного университета имени И. А. Бунина кандидата психологических наук доцента Татьяны Петровны Будяковой «Судебная математическая экспертиза как вид судебных экспертиз» [1]. Конечно, приятно ощущать себя первооткрывателем, внёсшим весомый вклад в науку, основоположником нового научного направления, оставить неизгладимый вклад в научную деятельность, вписать своё имя в науку золотыми буквами. Но, думается, чтобы это случилось, надо быть профессионалом именно в своей отрасли знаний, в той отрасли, в сфере которой ты получил фундаментальные знания, в какой ты специализируешься.

Проанализируем содержание статьи кандидата психологических наук Т. П. Будяковой. Любая отраслевая система знаний имеет свой предмет. Термин «предмет» – многозначный. Словарь русского языка толкует «предмет», как: 1) всякое материальное явление, вещь; 2) тот (то, на кого/что направлена мысль, какое-нибудь действие, объект; 3) наука или раздел науки, круг каких-нибудь знаний как особая учебная дисциплина [2]. Исходя из этого толкования, профессор Р. С. Белкин дал определение предмета юридической науки, признанное юридическим сообществом: «Предметом любой юридической науки, как всякой самостоятельной отрасли знаний, являются закономерности, обусловливающие возникновение, состояние, тенденции развития и изменения специфической группы явлений, фактов, отношений. Предметом криминалистики также является определённая группа подобных закономерностей, познание которых в целях использования их для борьбы с преступностью и составляет содержание научных криминалистических исследований» [3, с. 3–4].

Опираясь на эту трактовку предмета юридической науки, профессор Т. В. Аверьянова пишет: «предметом экспертного исследования является не сам факт или явление, а установление этого факта, явления или суждения о факте, представленном эксперту» [4, с. 355]. Судебная экспертиза объединяет роды и виды отдельных экспертиз, в основе которых лежит классификация исследуемых объектов, приведённая, например, в приказах МВД и Минюста России[1].

Для исследования объектов используются, адаптируются либо разрабатываются конкретные совокупности методов. Р. С. Белкин писал: «Метод – в широком смысле – это способ подхода к действительности, способ познания, изучения, исследования явлений природы и общественной жизни, способ достижения какой-либо цели, решения задачи…» [3, с. 17].

Таким образом, отрасль судебной экспертизы предполагает предмет, объекты и методы исследования. Но, любая ли отрасль знаний, используемых в судебной экспертной деятельности, может претендовать на статус судебной экспертизы?

Например, предметом науки цветоведения и колориметрии являются закономерности, обусловливающие явления возникновения ощущений цвета в зрительном аппарате человека, а также процессы, влияющие на возникновение ощущений цвета, средства и методы, моделирующие явления возникновения ощущений цвета в зрительном аппарате человека. Объектом данной науки являются цветовые и оптические явления, связанные с возникновением цветоощущений в аппарате зрения человека и сам аппарат зрения человека, а также системы и устройства, моделирующие аппарат зрения человека. Могут ли объекты науки цветоделения встречаться в экспертной практике? Очевидно, нет. Зато методы исследования, разрабатываемые в рамках науки цветоведения, используются в криминалистической фотографии, в судебно-технической экспертизе документов, в судебной компьютерной экспертизе и др. Отсюда следует, что отрасли судебной цветоведческой экспертизы не может быть, но методы цветоведения используются в отраслях судебной экспертизы.

Вернёмся к предложению кандидата психологических наук Т. П. Будяковой о создании нового вида – судебной математической экспертизы. Для того, чтобы оценить определение предмета, методов и объектов «судебной математической экспертизы», обратимся к статье Т. П. Будяковой и рассмотрим примеры.

Пример 1: «Так, комплексная криминалистическая судебная экспертиза, специальной частью которой было математическое моделирование взрывов, была проведена ЦНИИ им. Д. М. Карбышева Минобороны РФ и ФГУП “Базальт” по уголовному делу № 20/849, возбуждённому по акту терроризма в школе № 1 г. Беслана РСО-Алании». Объектом экспертизы в данном случае выступали следы взрыва. Математическое моделирование использовалось как метод, как инструмент, позволяющий на основе изучения следов взрыва с использованием, если это возможно для получения сопоставимых сравнительных образцов, осуществление экспериментальных взрывов, а если это невозможно, – в моделировании процесса взрыва с помощью, допустим уравнения регрессии Садовского либо иного математического аппарата. В любом случае математический аппарат выступает в качестве метода познания явлений взрыва. При отсутствии конкретного факта события (явления конкретного взрыва) и метод в таком случае не требуется. Таким образом, математика в данном случае выступает как метод, но не как объект экспертного исследования.

Пример 2: «Судебно-математическая экспертиза с применением вероятностных методов была назначена Следственным управлением при УВД г. Красноярска по уголовному делу, возбужденному по факту мошенничества в ходе деятельности “финансовой пирамиды”, созданной организацией КРОО СН “Грин”. Заключение судебного эксперта-математика позволило опровергнуть доводы обвиняемых о том, что целью деятельности организации являлось возвращение всех вложенных денег каждому из ее участников. В доказательство эксперт-математик привел вероятностную (выделено В. Л.) модель, согласно которой “при любом развитии событий процент полностью вернувших свои вложения будет не выше 25 %, а процент полностью потерявших свои вложения будет не ниже 67 %”».

Финансовая пирамида или, иначе, инвестиционная пирамида представляет собой мошенническую деятельность организаторов пирамиды, состоящую в привлечении денежных средств постоянно расширяющегося круга сторонних инвесторов с выплатой первым инвесторам экономически необоснованно высоких процентов доходности и прекращении деятельности после аккумулирования и присвоения денежных средств последующих инвесторов.

Здесь необходимо уточнить, какие противоправные деяния подпадают под понятие «финансовой пирамиды»?

Т. Л. Ценова пишет: «Анализ правоприменительной практики показывает, что коммерческое мошенничество может быть частным случаем четырёх составов преступлений: кража (с завуалированием следов хищения) (ст. 158 УК РФ); мошенничество (ст. 159 УК РФ); присвоение или растрата (ст. 160 УК РФ); причинение имущественного ущерба путём обмана или злоупотребления доверием (ст. 165 УК РФ)» [5]. С этим мнением нельзя согласиться, поскольку кража по определению есть тайное хищение чужого имущества, ибо виновный, не наделённый никакими полномочиями в отношении имущества (в том числе денежных средств) потерпевшего, противоправно и безвозмездно изымает это имущество помимо и вопреки воле собственника имущества [6, с. 159]. В то время как мошенничество согласно ст. 159 УК России есть хищение чужого имущества или приобретение права на чужое имущество путём обмана или злоупотребления доверием.

Точно также финансовая или инвестиционная пирамида не может квалифицироваться в порядке ст. 160 УК России, поскольку в диспозиции этой правовой нормы отсутствуют квалифицирующие признаки «обман или злоупотребление доверием». Отсюда следует, что правовая норма, предусмотренная ст. 159, выступает специальной нормой по отношению к ст. 160, следовательно, квалифицировать деяния организатора финансовой пирамиды надлежит по ст. 159, а не 160 УК России.

Организацию финансовой пирамиды нельзя квалифицировать по ст. 165 УК России (Причинение имущественного ущерба путём обмана или злоупотребления доверием), поскольку в диспозиции этой правовой нормы прямо указано: «при отсутствии признаков хищения». Может Т. Л. Ценовой известны случаи организации инвестиционных пирамид из альтруистических побуждений при отсутствии у их организаторов умысла на «хищение чужого имущества или приобретения права на чужое имущество путём обмана или злоупотребления доверием»?

Вернёмся к примеру 2. В связи с тем, что инвестиционная пирамида заключается не просто в присвоении её организаторами денежных средств инвесторов, но и совершении рядом преступлений в сфере экономической деятельности (гл. 22 УК России), налицо – совокупность преступлений.

Поскольку видовым объектом посягательства преступлений в сфере экономической деятельности «являются общественные отношения, возникающие по поводу осуществления нормальной экономической деятельности по производству, распределению, обмену и потреблению материальных благ и услуг» [6], то в таких случаях требуется назначение финансово-экономической экспертизы с использованием математических расчётов. Опять-таки математика выступает в качестве метода, а не вида судебной экспертизы.

Кроме того, приводя данный пример, кандидат психологических наук Т. П. Будякова в силу некомпетентности в области юриспруденции не видит разницы между категорическим и вероятным выводом. Прежнее Постановление Пленума Верховного Суда СССР[2] устанавливало прямой запрет основывать решения судов, опираясь на вероятные выводы экспертизы: «Обратить внимание судов на то, что вероятное заключение эксперта не может быть положено в основу приговора». Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 21.12.2010[3] не рассматривает проблему вероятных выводов экспертизы. Однако профессор Т. В. Аверьянова указывает: «Вероятный вывод не является доказательством по делу, но он может лечь в основу ряда следственных версий, планирования розыскных мероприятий и т. п.».

Интересно, кандидат психологических наук Т. П. Будякова не задумывалась о том, как квалифицировать деяния подсудимого при наличии только вероятных выводов судебной математической экспертизы (я уже не говорю о рассмотрении дел судом с участием сердобольных присяжных)? Как суду постановлять приговор, если нет 100 %-ной уверенности вины подсудимого? Забавно бы это звучало: «Подсудимый приговаривается на 80 %-ной вероятности совершения им преступления к 10 годам лишения свободы». Глупость – она безгранична в пространстве и во времени.

Кроме того, это нарушение принципа римского права «In dubio pro reo», закреплённого в Основном Законе Российской Федерации. Часть 3 ст. 49 Конституции Российской Федерации прямо указывает, что «Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого». Часть 3 ст. УПК России устанавливает, что «Все сомнения в виновности обвиняемого, которые не могут быть устранены в порядке, установленном… Кодексом, толкуются в пользу обвиняемого». Часть 4 ст. 302 УПК России фиксирует: «Обвинительный приговор не может быть основан на предположениях и постановлениях лишь при условии, что в ходе судебного разбирательства виновность подсудимого в совершении преступления подтверждена совокупностью исследованных судом доказательств». Этот же принцип Верховный Суд Российской Федерации напомнил в судебном толковании в 2016 году[4] в п. 17: «В силу принципа презумпции невиновности обвинительный приговор не может быть основан на предположениях». Здесь, как говорили латиняне: «Dura lex, sed lex».

Ещё более интересен с позиции абсурда пример 3, в котором описана «сложная» с точки зрения западной толерантности ситуация: капризный воспитанник, улучив момент, подкрался сзади к воспитателю и нанёс ногой удар, причинив воспитателю ущерб здоровью. «Воспитательница подала иск в суд на родителей ребенка с требованием существенной имущественной компенсации. Суд не нашёл правового решения данного конфликта» [1, с. 7]. Кандидат психологических наук нашла «простое» решение: «Решение можно было бы найти с помощью судебной математической экспертизы с применением вероятностных методов. При этом в качестве ответчика можно было бы привлечь не родителей ребёнка, а работодателя. Можно было бы выяснить, какова вероятность того, что при достаточной добросовестности воспитателя ребёнок объективно мог выпасть из зоны внимания воспитателя. По правилам разумности у одного воспитателя должно быть столько детей, чтобы все они находились в зоне его внимания. Отсюда вопрос эксперту математику: какое количество детей является оптимальным, чтобы они все с наибольшей вероятностью находились в поле внимания воспитателя? Если количество детей в группе было оптимальным для нормального распределения внимания, тогда вина за случившееся легла бы на саму воспитательницу, которая проявила недостаточную профессиональную квалификацию в общении с детьми» [1] (выделено – В. Л.). Великолепно! Оказывается, вина лежит не на том, кто нанёс удар, а на пострадавшем от удара воспитателе.

Мы смеёмся над дурацкими американскими законами, согласно которым, к примеру, в штате Нью-Джерси запрещено мешать полёту голубей; в городе Кинелворт (штат Иллинойс) петухи, которые собираются кукарекать, должны отойти от жилых домов на расстояние 300 футов, а куры – на 200 футов. Но оказывается, юмористы от юриспруденции есть и у нас.

Стало быть, если наркоман на автомобиле врезается на остановке в толпу людей, в результате чего два человека погибают, то виновен не он, а те погибшие, которые вместо того, чтобы сидеть дома, стояли на остановке пассажирского транспорта. Сидели бы дома, не мешали бы «полёту» наркомана и ничего бы не случилось.

Опять-таки в данном случае кандидат психологических наук Т. П. Будякова рекомендует использовать вместо судебно-медицинской экспертизы причинения вреда здоровью воспитательницы судебную математическую экспертизу с вероятным выводом.

В отличие от сторонников англо-саксонского прецедентного права отечественные работники органов предварительного расследования не станут пасовать перед такой проблемой, а квалифицируют действия «капризного воспитанника» по ст.ст. 111, 112 или 115 УК России в зависимости от степени тяжести причинённого ущерба здоровью воспитателя без всякого математического «измышлизма».

Кстати, не надо быть Блезом Паскалем, чтобы сообразить: в ограниченном пространстве и при свободном перемещении воспитанников в поле зрения воспитателя гарантированно может находиться один воспитанник. Если воспитанников ограничить в свободе перемещения, как это делается в местах лишения свободы, то их количество определяется существующими нормативами содержания в помещении[5]. Существуют санитарно-гигиенические обоснованные нормативы содержания учащихся в учебных заведениях, пациентов в медицинских учреждениях и пр. И никакие расчёты с применением теории вероятностей здесь не нужны.

Анализ примеров показывает, что математика выступает либо в виде метода (примеры 1, 2), либо она вообще не нужна (пример 3).

Значит ли это, что роль математики в судебной экспертизе ничтожна? Ничуть! Математика используется в форме арифметических расчётов, например, при определении суммы сгоревших бумажных денежных знаков, а также в форме статистических расчётов при оценке достоверности результатов, получаемых при разработке экспертных методов и методик. Последнее, к сожалению, на практике не всегда имеет место. Математика может обсчитать всё, что угодно, но если изначально заложены неверные данные, то и результат получится ошибочным. За примером далеко ходить не надо. В статье [7] коллектив авторов – сотрудников РФЦСЭ при Минюсте России – для проверки воспроизводимости результатов реализации методики определения давности применил математический метод корреляционного анализа. Для этой цели авторы методики взяли конкретную пасту шариковой ручки, приобретённой в магазине, искусственно состарили её и с помощью указанного выше математического метода оценили воспроизводимость полученных результатов. Далее авторы распространили полученный вывод на любые пасты шариковых ручек при условии, что исследуемые пасты (в штрихах рукописных записей в документе) и сравнительные образцы должны иметь сходный состав. В чём состояла ошибка?

Авторы, как и эксперты, применяющие данную методику, исходят из того, что если на шариковой ручке стоит эмблема E. Krause или Schneider, то такая шариковая ручка изготовлена в Германии, если BIC – во Франции, если Korvina – в Италии и т. д. Ибо коллекции шариковых ручек приобретаются на предприятиях розничной торговли. На самом деле изготовителя можно установить только на основании сертификата, хранящегося на предприятии оптовика. Основными производелями шариковых ручек, несмотря на их эмблемы, являются фирмы-изготовители, в основном, из Китая, Таиланда и Южной Кореи. Но об этом ни разработчики методики, ни эксперты, применяющие её, не ведают либо не желают знать.

Поэтому в данном случае следовало применять для оценки воспроизводимости методики не корреляционный, а факторный анализ. Для этой цели следовало приобрести шариковые ручки нескольких, заведомо известных производителей (на основании сертификатов), составить план факторного эксперимента с учётом рандомизации факторов и методами математической статистики оценить воспроизводимость результатов. Но это не было сделано, а суды, слепо доверяющие экспертной методике, выносят решения, основанные на непроверенных, не оценённых данных.

Математика изучает абстрагированные свойства предметов, явлений – числа, а не совокупности предметов, геометрические фигуры, а не реальные тела [8]. А посему может использоваться только как метод, но не может претендовать на вид судебной экспертизы.

Здесь, не искушённый в дебрях планирования экспериментов и математической статистики может возразить: но оценка достоверности также строится на статистических гипотезах, основанных на теории вероятностей. Разница заключается в том, что при проверке статистических гипотез о воспроизводимости результатов в ходе разработок методов и методик многократное повторение случайной величины приближает её к математическому ожиданию, что делает оценку надёжной и достоверной. А при применении метода или методики, как показывает практика рецензирования заключений экспертизы, эксперты за редким исключением не оценивают воспроизводимость результатов с использованием рекомендованных стандартами методов математической статистики.

Но от использования математики в судебной экспертизе она не становится судебной. Осуществляя производство экспертизы, мы опираемся на законы диалектического материализма, на теорию отражения, но пока никому в голову не пришло провозгласить судебную философию как вид судебной экспертизы. Хотя… (так завершают ведущие радиостанции «Вести FM» повествование об очередном «открытии» британских учёных).

Заключение.

1. Теория вероятностей не позволяет формулировать категорические выводы в заключении судебной экспертизы.

2. Вероятные выводы, основанные на теории вероятностей, не могут лечь в основу постановления приговора судом.

3. Математика не может претендовать на роль судебно-экспертной отрасли. Её задача – методическое обеспечение отраслей судебной экспертизы.

Литература:

1. Будякова Т. П. Судебная математическая экспертиза как вид судебных экспертиз. // Эксперт-криминалист: Федеральный научно-практический журнал. – 2019. – № 1. – С. 6–8.

2. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. – М.: Азбуковник, 1997. – …

3. Криминалистика: Учебник для юридических вузов. / Под ред. Р. С. Белкина, Г. Г. Зуйкова. – М.: Юридическая литература, 1968. – 696 с.

4. Практическое руководство по производству судебных экспертиз для экспертов и специалистов: Научно-практическое пособие. / Под ред. Т. В. Аверьяновой, В. Ф. Статкуса. – М.: Юрайт, 2011. – 720 с.

5. Ценова Т. Л. О проблеме финансовых пирамид. // Теория и практика общественного развития. – 2011. – № 7. [Электронный ресурс] URL:https://cyberleninka.ru/article/v/o-probleme-finansovyh-piramid (Дата обращения: 26.02.2019).

6. Уголовное право России: Особенная часть: Учебник. / Под ред. А. И. Рарога. – М.: Изд-во ИМПЭ им. А. С. Грибоедова, 1997. – 480 с.

7. Методика определения давности выполнения реквизитов в документах по относительному содержанию в штрихах летучих растворителей. / Э. А. Тросман, Г. С. Бежанишвили, Н. А. Батыгина и др. // Теория и практика судебной экспертизы: Научно-практический журнал. – 2013. – № 2 (30). – С. 80–66.

8. Вводная лекция по математике [Электронный ресурс] URL:https://studfiles.net/preview/4593403/page:3/ (Дата обращения: 05.03.2019)